Культуроведческая лингвистика и лингвокультурология Дрезденские и Казанские труды по аксиологии Хольгер Куссе, Наиля Нурыйхановна Фаттахова (ред.) при технической обработке Марианны Новоселовой
Дрезденские и Казанские труды по аксиологии
Nailya N. Fattakhova (Volume editor)
Summary
In der sprachwissenschaftlichen Forschung, die den Zusammenhang von Sprache(n) und Kultur(en) untersucht, lassen sich zwei methodische Zugänge zu unterscheiden. Der eine methodische Zugriff ist wissenschaftsgeschichtlich der Sprachtheorie Wilhelm von Humboldts verbunden. Sprache wird in diesem, dem humboldtianischen, Ansatz vor allem als Ethno- oder Nationalsprache verstanden und Kultur als ganzheitliches ethnisches oder nationales Phänomen angesehen. Im diskurslinguistischen Zugang wird davon ausgegangen, dass ethnische bzw. nationale Sprachen in funktionale Diskurse (politischer, religiöser, wissenschaftlicher, ökonomischer, juridischer Diskurs usw.) gegliedert sind und diese Diskurse Ethno-/National-sprachen überdachen. Im vorliegenden Band werden beide Ansätze einander gegenüber gestellt. Der Band ist auf kyrillisch verfasst.
Excerpt
Table Of Contents
- Cover
- Titel
- Copyright
- Об авторах
- О книге
- Эту книгу можно привести
- Содержание
- Предисловие
- Vorwort
- Preface
- Лингвокультурология и культуроведческая лингвистика в аксиологической перспективе (Хольгер Куссе (Дрезден))
- Лингвокультурологическая аксиология: история и современность (Наиля Нурыйхановна Фаттахова (Казань))
- Аксиологический потенциал фольклорного текста (Найля Ивановна Файзуллина (Казань))
- Комментарий к статье Н. И. Файзуллиной «Аксиологический потенциал фольклорного текста» (Мартин Хенцельманн)
- Аксиологическая составляющая художественного концепта «нравственность» в идиостиле Сергея Минаева (Анастасия Михайловна Мубаракшина (Казань))
- Комментарий к статье А. М. Мубаракшиной «Аксиологическая составляющая художественного концепта «нравственность» в идиостиле Сергея Минаева» (Марианна Новоселова)
- Дискурс о европейских ценностях: компаративный анализ в перспективах российских и украинских политических партий (Марианна Новоселова (Дрезден))
- Комментарий к статье М. Новоселовой «Дискурс о европейских ценностях: компаративный анализ в перспективах российских и украинских политических партий» (Анастасия Михайловна Мубаракшина)
- Экологический дискурс и ценности в русском языке в зеркале грамматики конструкций (Мартин Хенцельманн (Дрезден))
- Комментарий к статье М. Хенцельманна «Экологический дискурс и ценности в русском языке в зеркале грамматики конструкций» (Наиля Ивановна Файзуллина)
- Педагогическая аксиология и языковое образование (Зульфия Фирдинатовна Юсупова (Казань))
- Семантика и функционирование паремий о семье в русском и арабском языках (Тимур Акзамович Шайхуллин (Казань))
- Об авторах
Лингвокультурология и культуроведческая лингвистика в аксиологической перспективе
1. Гумбольдтианский и дискурсивный подход
Вопрос о взаимосвязи языка и культуры является одним из самых популярных и спорных в языкознании, в том числе (если не сказать особенно) в русскоязычной лингвистике. Он осложняется еще и тем фактом, что в разных лингвистических направлениях существуют разные понимания того, что представляет собой культура. В исследованиях, осуществляющихся в рамках культурологии, культура нередко понимается как некое национальное или этническое целое и поэтому именуется посредством этнонимов. Так, говорят о русской, немецкой, татарской, верхнелужицкой культурах и т. п. В других же исследованиях, например, социолингвистического характера, культуры рассматриваются скорее с точки зрения особенностей их внутренних структур, проявляющихся в разных общественных сферах — социальных слоях или, что еще важнее, общественных учреждениях. В этом смысле говорят о политической, религиозной, научной, экономической, правовой и других культурах.
Долгое время под культурой понималась практически исключительно так называемая высокая культура: музыка, театр, художественная литература, живопись и т. д. Против подобного узкого подхода к культуре выступали сторонники Cultural Studies, которые возникли в 60-х гг. в Англии. В рамках известной Бирмингемской школы культурных исследований, была разработана широкая концепция культуры, в соответствии с которой культура может включать в себя практически все явления и продукты человеческой жизни, вне зависимости от того, являются ли они художественными или техническими, своеобразными или обыкновенными, тривиальными или же высокими. В начале научной деятельности бирмингемского Центра современных культурных исследований (Centre for Contemporary Cultural Studies), в центре внимания стояла культура «низких» слоев общества, которые до сих пор почти не принимались всерьез. Таким путем левые политические взгляды на общество — представители тогдашних Cultural Studies назывались “New Left”, «новые левые», — связывались с чисто описательными задачами. О «революционном» характере свидетельствуют уже сами названия научных произведений: “The long Revolution” (1961 г.) ← 13 | 14 → Реймонда Уильямса (Raymond Williams), “The Making of the English Working Class” (1963 г.) Эдварда Томпсона (Edward Thompson) и др. Но главным в их деятельности, в конце концов, оказалось расширение понимания культуры. В результате этого в фокус внимания исследователей попали предметы бытовой культуры и суперсовременные на тот момент явления. Так, особенно известным стало исследование о первом кассетном плеере Sony Walkman под названием “Doing Cultural Studies: The Story of the Sony Walkman”, одним из авторов которого был Стюарт Холл (Stuart Hall).
Благодаря Cultural Studies в гуманитарных науках стали все чаще обращать внимание на взаимосвязи между историческими, социальными, бытовыми и ментальными явлениями и на их взаимное развитие. Выяснилось, что культура является неотделимой от повседневной жизни сферой, не только духовным развлечением умных и нередко богатых людей, но и всеобщей борьбой о значениях и ценностях. В концепции Cultural Studies эти значения и ценности развиваются не «в народах», а в разных слоях общества, в разных общественных сферах, в разных общественно-исторических условиях. Понимание культуры стало настолько широким, что, в конце концов, возникли сомнения в том, что «культура» как нечто целое вообще существует. Подобную мысль 10 лет тому назад выразил немецкий философ культуры Ральф Конерсманн (Ralf Konersmann):
Нечто такое, как «культура» не существует вообще. Есть только лишь изобилие событий и манифестаций, множество наследий и аллюзий, разнообразие форм человеческого разума и освоения мира, зафиксированных в словах, жестах, трудах, правилах, техниках. Из этого разнообразия человеческой активности и производства культура предстает как временная и находящаяся в беспрерывном движении взаимосвязь менталитета и деятельности, как открытое коммуникативное пространство [Konersmann 2003: 8. — Пер. с нем.].
Несмотря на данный скепсис, не нужно отказываться от понятия или, лучше сказать, концепта культуры, поскольку даже тогда, когда мы отталкиваемся от общего широкого понимания культуры, которое включает все явления и предметы человеческой жизни, мы все-таки можем наблюдать иерархию между этими явлениями. Как справедливо отмечает украинский германист Павел Донец, нельзя упускать из внимания некую репрезентативность определенного предмета культуры. Для Павла Донца решающим является именно процесс укоренения в обществе предметов культуры. Этот процесс длится на протяжении многих генераций, и именно в нем состоит суть процесса формирования культуры, который Павел Донец называет рекурсией ← 14 | 15 → (Rekursion — нем.) [Donec 2002: 39]. Стоит дополнить, что в рамках рекурсии формируется культурное сознание, культурное понимание и культурная память, которые в комплексе наделяют предметы и явления смыслом. Так, например, плеер был особенно важным артефактом молодежной культуры в 80-х и начале 90-х годов ХХ века. Тем не менее, нельзя сказать, что плеер является предметом молодежной культуры вообще, предметом бытовой культуры западной или восточной Европы, и уж тем более он не является предметом какой-либо этнической или национальной культуры. То есть репрезентативность этого предмета довольно узкая: он является артефактом молодежной культуры в определенное короткое время. В отличие от этого «классические» артефакты, — например, известные достопримечательности, символические объекты, какими являются береза и дуб для русской и немецкой культур, или медведь для русской культуры и фольклора, — а также стереотипные представления имеют долгосрочный и распространенный характер. Небезынтересен также тот факт, что элементы народной культуры, если они старинные, воспринимаются и сегодня как предметы национальной культуры. Этим объясняется большой интерес к старинной традиционной бытовой культуре и фольклору, вплоть до народной мудрости. Этот интерес нашел свое отражение и в некоторых статьях данного сборника (см. статьи Н. Файзуллиной, Т. Шайхуллина).
Итак, при рассмотрении культуры нельзя упускать из внимания репрезентативность исследуемых объектов. Однако здесь возникает вопрос: репрезентативность относительно чего? Мне кажется, что наиболее важной является репрезентативность некоего анализируемого объекта относительно исторической эпохи, национальной или этнической культуры, а также общественной сферы. Причем анализируемые объекты могут быть совершенно разные. В этом смысле чешско-немецкий семиотик и лингвист Роланд Познер (Roland Posner) предлагает удачное членение культуры на материальную, ментальную и социальную. Р. Познер рассматривает культуру как, во-первых, совокупность индивидуумов, взаимоотношения которых организованы с помощью социальных институтов («общество»); во-вторых, как совокупность артефактов, созданных в этом обществе («цивилизация»); и, в-третьих, как систему ценностей, идей и «…конвенций, предписывающих их применение и отображение» [Posner 2003: 53. — Пер. с нем.], которую Р. Познер называет ментальной культурой, или “Mentalität” (менталитет — нем.). Ментальная культура регулирует социальные взаимоотношения и определяет значения артефактов. Универсальность данной предметно-ориентированной типологии культуры состоит в ее способности охватить все ← 15 | 16 → мыслимые культурные явления, не зависимо от их ёмкости и комплексности. В соответствии с ее тройственным членением все культурные явления можно разделить на три типа: социофакты — эмпирически воспринимаемые акты социальной культуры; артефакты — предметы материальной культуры, возникающие в результате культурной деятельности человека; а также ментифакты — эмпирически не осязаемые основания ментальной культуры, которыми объясняются деятельность и поведение индивидуумов, функционирование институтов и актуализация артефактов [см. Kuße 2012: 26–29; Куссе 2016: 26–29]. Данный принцип структурирования культуры можно представить схематично:
Рисунок 1: Предметно-ориентированная типология культуры в концепции Р. Познера
Говоря о языке, мы обнаруживаем, что он является частью и ментальной, и материальной, и социальной культуры. Как часть материальной культуры язык встречается нам в устных и письменных текстах. Язык как часть ментальной культуры — это все смысловые концепты, которые выражаются в языке и воспринимаются нами через язык. И наше социальное поведение тоже осуществляется посредством языкового поведения, речевых актов и т. д.
Язык, как и культуру, можно рассматривать или как некое целое, названное этнонимом (например, русский язык, немецкий язык), или с перспективы его внутреннего членения на различные варианты, опосредованные различными общественными сферами. Здесь мы можем говорить об официальном языке, о ← 16 | 17 → языке в рамках институтов (о религиозном, политическом, научном и других языках), о языке как отражении пола (в концепции гендерной лингвистики), о языке поколений (например, языке молодежи) и многих других. Первый подход можно назвать гумбольдтианским, поскольку он особенно связан с именем Вильгельма фон Гумбольдта (Wilhelm von Humboldt), которому принадлежит классическая, часто цитируемая метафора «…каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка» [Гумбольдт 1984: 80; ср.: Humboldt 1988: 434]. Второй подход является дискурсивным, если под дискурсом понимать в первую очередь коммуникацию и правила коммуникации в разных, самых важных и репрезентативных институтах определенного общества. Так, для европейских обществ особое значение имеют языки религии, экономики, политики, науки, права, спорта и, конечно, язык культуры в ее традиционном высоком смысле, а также языки субкультур. Типология институционально опосредованных дискурсов не является окончательно установленной и в некоторой степени зависит от интереса исследователя. Для дискурсивного подхода также релевантно другое понимание дискурса, а именно как виртуального собрания текстов, посвященных общей для них теме. Среди тематических дискурсов сегодня особенно популярны экологический, гендерный, этнический дискурсы и многие другие. Институциональные и тематические дискурсы могут пересекаться. Так, экологический дискурс можно анализировать в разных институциональных дискурсах и говорить об экологии в политике, религии, правовой сфере и т. д., причем пересечения могут быть комплексные. Например, в статье А. М. Мубаракшиной данного сборника анализируются ценности и их выражения в романах одного автора, то есть как его идиостиль. Однако, поскольку действие происходит в деловой сфере, ценностный дискурс в экономическом дискурсе пересекается с его отражением в художественном дискурсе.
Если в немецкоязычной науке доминирует дискурсивный подход к изучению языка и культуры, то в России особенно популярен гумбольдтианский (в частности, широчайшее направление современного языкознания, занимающееся исследованием языковой картины мира, реализуется в рамках гумбольдтианского подхода). Гумбольдтианство, особенно бурно развивавшееся в России в 1990-х годах, сегодня нередко подвергается резкой критике. Например, А. В. Павлова, составитель сборника «От лингвистики к мифу», изданного в 2013 году в Санкт-Петербурге, оценивает лингвокультурологию с ее резким гумбольдтианским характером как ← 17 | 18 → «эвфемистическое обозначение лингвонационализма» и говорит, что она «в настоящее время (…) является основным направлением российской лексикологии и семантики, «мейнстримом», так что в целом можно говорить о катастрофическом состоянии современного российского языкознания и о его глубокой изоляции от прочего научного мира» [Павлова 2013: 203]. Под этой критикой нельзя безоговорочно подписаться. Во-первых, отличия и особенности не только в языке как системе, но и в коммуникативном поведении нельзя отрицать. И, во-вторых, нельзя сказать, что гумбольдтианский подход автоматически приводит к героической стилизации определенной национальной культуры и ее носителей. Так, например, одна из самых популярных и цитируемых в России представителей гумбольдтианского подхода — польско-австрийский языковед Анна Вежбицкая — видит некоторую связь между семантическими и грамматическими структурами русского языка и скорее отрицательными свойствами русского менталитета. Так, она интерпретирует безличные предложения как отражение пассивного характера русского народа, причем другие представители гумбольдтианского направления справедливо указали на то, что подобные выводы «поверхностны и не подтверждаются ни анализом безличных предложений в системе языка, ни логикой рассуждения» [Булыгина/Шмелев 1997: 489; цит. по Прожилов 2013: 271].
Проблема гумбольдтианского подхода состоит не в лингво-национализме, а в том, что вывод о связи между основными правилами, особенностями семантики и грамматики и так называемым национальным характером или менталитетом нередко слишком поспешен. Но оправданная критика скорее показывает пределы подхода и не должна приводить к полному отрицанию его. Нельзя утверждать, что национальной лингвокультуры вообще не существует. Так, например, правила коммуникативного поведения, связанные с языком, как известно, могут отличаться в разных национальных или этнических культурах. Кроме того, в различных лингвокультурах встречаются специфические текстовые жанры (вспомним хотя бы известный жанр русского тоста, который в немецкой бытовой культуре практически не имеет аналогов).
В лингвистике, которую я называю культуроведческой (а не культурологической), я предлагаю особую трехмерную схему исследования любого объекта культуры, в том числе языкового [см.: Рисунок 2]. Три измерения данной модели представлены тремя осями: осью этнической, территориальной или национально-культурной специфики (гумбольдтианская ось), осью коммуникативной диверсификации дискурса (дискурсивная ось) и, наконец, ← 18 | 19 → осью исторического развития (диахроническая ось). На точке пересечения этих трех осей необходимо обнаруживать и анализировать конкретный предмет исследования.
Рисунок 2: Трехмерная модель культуроведческой лингвистики
Details
- Pages
- 178
- Year
- 2018
- ISBN (PDF)
- 9783631737736
- ISBN (ePUB)
- 9783631737743
- ISBN (MOBI)
- 9783631737750
- ISBN (Softcover)
- 9783631737729
- DOI
- 10.3726/b12326
- Language
- Russian
- Publication date
- 2018 (November)
- Keywords
- Лингвистика и культкра - Linguistik und Kultur Вильгельм фон Гумболдт - Wilhelm von Humboldt лингвистика дискурса - Diskurslinguistik Русский язык - Russische Sprache
- Published
- Berlin, Bern, Bruxelles, New York, Oxford, Warszawa, Wien, 2018. , 178 S. 8 s/w Abb., 8 Graf.
Biographical notes
Holger Kuße (Volume editor)
Nailya N. Fattakhova (Volume editor)
Проф. Др. Хольгер Куссе, доктор филологических наук, член немецкой Академии наук и литературы (Майнц). Изучал русистику, славянскую филологию, протестантское богословие и педагогику в Майнце, Вене и Франкфурте-на-Майне. С 2005 г. профессор славянского языкознания и истории славянских языков Институтa славистики Технического университета г. Дрездена. Его основные научные интересы – лингвистика аргументации, лингвистика дискурса, культуроведческая лингвистика. Проф. Др. Наиля Нурыйхановна Фаттахова, доктор филологических наук по специальности «Русский язык», профессор кафедры русского языка и прикладной лингвистики Высшей школы русской и зарубежной филологии Института филологии и межкультурной коммуникации им. Л. Н. Толстого Казанского (Приволжского) федерального университета. Основоположник Казанской русской и сопоставитель-ной паремиологической школы. Professor Dr. Holger Kuße, Mitglied der Akademie der Wissenschaften und der Literatur (Mainz). Studierte Russisch, slavische Philologie, evangelische Religion und Pädagogik in Mainz, Wien und Frankfurt am Main. Seit 2005 Professor für Slavische Sprachgeschichte und Sprachwissenschaft am Institut für Slavistik der TU Dresden. Seine Forschungsschwerpunkte sind die Argumentationslinguistik, die Diskurslinguistik und die Kulturwissenschaftliche Linguistik. Prof. Dr. Nailya N. Fattakhova, Spezialgebiet „Russische Sprache", Professor für Russische Sprache und Angewandte Linguistik am Leo Tolstoi-Institut für Philologie und Inkerkulturelle Kommunikation der Kasaner Föderalen Universität. Gründerin der Kasaner russischen und vergleichenden parömiologischen Schule.
