Russian Grammar: System – Usus – Variation / Русская грамматика: Cистема – узус – варьирование

Introduction

The present volume contains a selection of papers presented at the Fifth International Symposium on Russian Grammar: System–Usus–Language Variation, which took place from September 22 to 24, 2021, at the University of Potsdam (Potsdam, Germany).

This collection of essays is dedicated to Alan Timberlake, Professor Emeritus at the University of California, Berkeley (USA) and Special Lecturer in the Department of Slavic Languages and Literatures at Columbia University (New York, USA), on the occasion of his 75th birthday. In his research, Alan Timberlake seeks to overcome the limits of established linguistic dichotomies (such as Ferdinand de Saussure’s système and parole or Noam Chomsky’s competence and performance) and puts forward, through the study of historical language change, an integrative linguistic theory with a primarily explanatory aim. For Timberlake, author of A Reference Grammar of Russian,¹ linguistic theory builds on the interpretation of empirical facts. In this context, it is appropriate to recall Kibrik’s justification of his so-called why-linguistics that relies on facts of how-linguistics, i.e. descriptive linguistics.² Alan Timberlake expounded upon his grammatical ideas in his plenary paper “Russian Language: Mimesis and Linkage”, which touched on the trigger mechanisms for linguistic shifts from a synchronic as well as a diachronic perspective.

As the symposium was held online, more than two hundred participants, speakers and listeners alike, from Russia, Belarus, Poland, Slovakia, Armenia, Turkey, Germany, Finland, Italy, the USA, Israel, Korea and China, were able to attend. The symposium was the fifth in a series of annual “Russian Grammar” symposia. The previous ones were held at the Pushkin Institute of Russian Language (Moscow, 2016), the University of Helsinki (Helsinki 2017), St. Petersburg State University (St. Petersburg, 2018) and K. D. Ushinsky Yaroslavl State Pedagogical University (Yaroslavl, 2019).

In the virtual space of Potsdam, representatives of various academic schools and communities discussed theoretical and practical aspects of studying and teaching Russian grammar. The discussions at the previous symposia had focused on the project of a new type of Academy grammar, Russian Grammar 4.0 (Moscow, 2016), the description, teaching and testing of the same (Helsinki, 2017), the structural organization of language and processes of language functioning (St. Petersburg, 2018), and active processes in language and speech (Yaroslavl, 2019), respectively.

At the Potsdam symposium, theoretical and applied issues of Russian grammar were considered through the prism of interaction between the system of language, language use and language variation. These perspectives, in turn, correlate with the ideas of Alan Timberlake’s Reference Grammar of Russian. According to Victor Zhivov, the Reference Grammar is a standard manual of Russian that is defined by its non-conventionalism (nestandardnostʹ). This lack of conventionality can be attributed “to the author’s approach to language, which he sees not as a rigid and completed abstract system that exists independently of the Speaker, but as an ordered set of tools for speech communication (templates); this set has developed historically and varies depending on the conditions of communication, and is thereby dependent on cultural and historical parameters.” (V. Zh. 2005: 308)3

The study of this broad spectrum of extralinguistic factors and systemic linguistic mechanisms implicated in the development of the grammatical structures of natural languages requires use of the theoretical and applied tools of various linguistic paradigms, among them formal, generative, cognitive, communicative, functional and corpus linguistics, as well as the possible use of integrative methods.

Accordingly, the papers presented at the symposium Russian Grammar: System–Usus–Language Variation reflected the multidimensional approaches to the description and teaching of Russian grammar. At the same time, the discussions centered around the question of theoretically and empirically sound arguments for an updated Academy grammar. The participants thus looked at the latest methodological and theoretical insights and the contemporary state of Russian language in all its functional, social and regional forms and communicative spheres. In particular, the researchers’ attention was drawn to the creation of a basis for an updated Russian grammar, which could give a new impetus to the study of Russian as a foreign language. Special attention was paid to the language of the Russian diaspora, or Russian as a heritage language, which, from the point of view of the existing Academy grammars, is a new object of linguistic description. In the past thirty years, the study of diaspora Russian has gained in importance due to the changing geopolitical conditions. Russian has also existed in intensive language contact with the dominant languages of official communication. In this context, it is no coincidence that the volume Sovremennyi russkii iazyk: Aktivnye processy na rubezhe XX–XXI vekov [Modern Russian: Active Processes at the Turn of the 21^st Century] (Krysin 2008),⁴ published by the V. V. Vinogradov Russian ←16 | 17→Language Institute, includes Russian spoken outside of Russia as a legitimate form of contemporary Russian.

At present, Russkaia grammatika [Russian Grammar],5 published by the Russian Academy of Sciences more than forty years ago in 1980 under the general editorship of Natalia Shvedova, is considered the most complete systematic description of the grammatical structure of Russian. Although it remains authoritative, many aspects of modern Russian are still outside of its scope. According to Olga Glazunova, “the traditional structural-semantic approach which the authors of Russkaia grammatika chose as the basis for the description of grammatical phenomena […] was aimed at solving specific tasks and could not fully cover all the then existing strategies related to the study and interpretation of formal (generative), communicative, functional and cognitive sides of language phenomena” (Glazunova 2019: 7–8).⁶

Notwithstanding the undeniable merits of the Academy grammar, linguists are more interested in describing different types of variation in Russian by applying corpus analysis methods to a vast empirical dataset. The typologically-oriented “Russkaia korpusnaia grammatika” [“Russian Corpus Grammar”] project⁷ is quite revealing in this respect. On the one hand, it is based on innovative theoretical and methodological insights and, on the other hand, on the existing Academy grammar and other grammars of Russian, such as (Shvedova 1980), (Vinogradov 1947),⁸ (Isachenko 2003 [1960–1965])⁹ and (Timberlake 2004). Regardless of the linguistic views professed or the theoretical neutrality of scholars, there is no doubt that a new Academy grammar of Russian must account for the latest achievements, in on the one hand, the general theory of language and general morphology, and on the other, the morphology of Russian in particular. The papers delivered at the symposium in Potsdam are intended to serve this purpose. The main thematic areas of the symposium were represented by six sections: 1) semantic, syntactic and pragmatic studies on Russian grammar, including diachrony, diatopy and diastraty; 2) lexical and semantic aspects of the description of Russian grammatical categories, including contrastive studies on Slavic and non-Slavic languages; 3) Russian grammar and Russian as a foreign language; 4) Russian grammar and multilingualism, i.e. Russian as a heritage language, which, along with Russian as a foreign language, is becoming a significant topic in ←17 | 18→Russian linguodidactics outside of Russia as well as an important source for studying grammatical variation and language shifts; 5) the urbanization of language and Russian grammar, in particular in the language of the mass media; 6) grammatical variation and language changes in Russian, as studied, by in large, on the basis of the Russian National Corpus [Natsionalʹnyi korpus russkogo iazyka] using quantitative methods of corpus analysis. The articles included in this collection of essays reflect the entire spectrum of topics described here.

In conclusion, I would like to express my deep gratitude to the German Research Foundation [Deutsche Forschungsgemeinschaft, DFG], which provided financial support for the symposium with respect to organizing the online event and publishing the proceedings.10 The papers selected for publication went through a double-blind review process. I should like to state my sincere appreciation for the reviewers’ valuable comments and their helpful recommendations. Special thanks go to Walker Thompson, technical editor and proofreader, for his tremendous and painstaking work.

Vladislava Warditz

November 2021, Potsdam/Cologne

Conjunctionalization as an active process in spoken Russian

Natalʹia Bogdanova-Beglarian*

Abstract: This article examines such elements of (mostly) oral discourse that can be interpreted as the result of the process of conjunctionalization, which is very active in our speech and gives rise (in different ways) to new conjunction units. All observations proposed in the article are based on extensive corpus material: the Russian National Corpus and two speech corpora created at St. Petersburg State University, one dialogic (“One Day of Speech”) and the other monologic (“Balanced Annotated Text Library”). Conjunctions and conjunction constructions are presented, i.e. composite (ne govoria o tom chto/chtoby, uchityvaia chto, jedinstvenno chto, v tom plane/smysle chto, v plane/smysle togo chto) or even double (vrode (by)/po idee/jakoby/… X sed Y), which are actively used in our everyday communication but practically have no lexicographic fixation or even a detailed grammatical description. Accounting for these units can challenge well-established ideas about the quantitative distribution of parts of speech in oral discourse.

Keywords: spoken Russian, conjunctionalization, grammaticalization, speech corpus, conjunction construction, composite conjunctions

Конъюнкционализация как активный процесс русской устной речи†

Наталья Богданова-Бегларян

Резюме: В статье рассматриваются такие элементы устного (по преимуществу) дискурса, которые можно интерпретировать как результат весьма активного в нашей речи процесса конюънкционализации, т. е. рождения (разными путями) новых союзных средств. Все наблюдения, предложенные в статье, основываются на объемном корпусном материале: НКРЯ и двух корпусов устной речи, созданных в СПбГУ, – диалогической («Один речевой день») и монологической («Сбалансированная аннотированная текстотека»). Представлены союзы и союзные конструкции, составные (не говоря о том что/чтобы, учитывая что, единственно что, в том плане/смысле что, в плане/смысле того что) или даже двухместные (вроде (бы)/по идее/якобы/… X sed Y), которые активно используются в нашей повседневной коммуникации, но практически не имеют ни лексикографической фиксации, ни даже детального грамматического описания. Учет этих единиц способен изменить устоявшееся представление о количественном распределении частей речи в устном дискурсе.

Ключевые слова: русская устная речь, конъюнкционализация, грамматикализация, речевой корпус, союзная конструкция, составной союз

Распространенная идея о том, что в УР союзов мало, не выдерживает элементарной проверки на материале звуковых корпусов (Богданова-Бегларян 2014: 299). Хотя увидеть это не так просто. На первый (поверхностный) взгляд, союзов в устной речи действительно меньше, чем в литературнописьменной, ср., например, сопоставительные данные о распределении словоупотреблений по частям речи в двух больших корпусах: основном подкорпусе НКРЯ (ОП НКРЯ; письменная речь, включая стилизации устной в художественных произведениях) и корпусе повседневной русской речи «Один речевой день» (ОРД; максимально приближенная к естественной устная речь)1 (там же) (см. табл.).

Судя по этим данным, союзов в УР в два раза меньше, чем в письменной речи (4,5 vs 8,0 %), и более чем в три раза меньше, чем глаголов, существительных и частиц, занимающих первые три позиции в частотном списке частей речи в устном дискурсе (4,5 vs 17,2, 15,8 и 15,7 % соответственно). Но ←24 | 25→это – при автоматической разметке (для корпуса ОРД она была выполнена с помощью программы MyStem [Яндекс-технологии]), которая практически не способна учитывать влияние контекста и «не видит» цельности той или иной составной единицы.2 Ручная обработка и контекстный анализ материала дают совсем другие результаты.

Табл. 1 (фрагмент) Распределение словоупотреблений по частям речи в НКРЯ и ОРД

3. Конъюнкционализация как результат грамматикализации

Так, обнаруживается, например, весьма активный в устной речи процесс конъюнкционализации (как разновидность транспозиции и результат грамматикализации) – образование союзов или союзных средств на основе слов из других грамматических классов, ср. ряд примеров такого рода.³

ДЕЕПРИЧАСТИЕ → ПРЕДЛОГ → СОЮЗ

(1) По общим критериям / не говоря о конкретных стандартах (НКРЯ)

(2) Не говоря о том / что сейчас там / в Израиле / правительство / всё это ведь социалисты же / различные социалистические направления / конечно / кроме коммунистов (НКРЯ)

(3) ни одну группу ни в одном сезоне / кроме двух групп декабря мы не можем продать по 530 евро / уж не говоря о том чтобы продать по 510 (ОРД).

В контекстах (1)–(3) можно видеть двухэтапный процесс транспозиции: деепричастие с отрицанием утрачивает связь с парадигмой исходного глагола и образует сначала составной предлог (не говоря о), уже зафиксированный словарями (Ефремова 2001: 361; Ожегов, Шведова 2006: 135), а затем и составной союз не говоря о том что/чтобы. В отличие от предлога, этот союз пока нигде не зафиксирован, несмотря на то что первые его употребления, представленные в НКРЯ, относятся еще ко второй половине XVIII века,4 ср.:

(4) Ибо известно, что чины курляндские никогда правом взымать пошлину не пользовались, да и ни малейшаго к тому не имеют права, не говоря о том, что правительство будет в правительстве, а замешательство будет неизбежно… (А. Н. Радищев. Примечания на доклад лифляндского генерал-губернатора графа Броуна о рижском торге, 1790).

Любопытно, что этот «новый» союз, подчинительный по форме, передает, как видно из примеров, сочинительные (сопоставительные, градационные) отношения (синонимично союзу не только, но и / но даже).⁵

ДЕЕПРИЧАСТИЕ → СОЮЗ

(5) мы обрабатываем информацию / и он у нас конечно *Н зверски(?) тормозит // *П вот учитывая (…) что (…) Марина% (…) аналитик (…) загружается(?) // что / может / ничего *Н // *П по крайней мере (ОРД)⁶

(6) туда ты идешь спокойно ещё / вроде не замечая дороги / но назад это ужасно // учитывая что приходится обычно тащить мне две корзины / так как муж тяжести носить не может после операции (САТ).

(7) на самом деле / я бы очень хотела себя послушать // *П я думаю / что я на работе скину (…) на компьютер // *П а потом послушаю как я говорю // # а скинь у нас тоже / *П интересно знаешь посмеяться // ну () учитывая / что там будут записаны / почти сутки // *П там / (…) длинно всё очень // # знаешь это к кому надо ? Вике% в комнату // там очень интересно для исследования // @ *C (ОРД).7

Обращение к материалам НКРЯ выявило очень высокий процент встречаемости данного союзного средства: на первые пять страниц устного (УП), газетного (ГП) и основного подкорпусов поиск выдал следующие данные: 43,3 % (около половины) употреблений конструкции учитывая что от общего количества вхождений формы учитывая в УП; 31,6 % (почти треть) – в ОП; и 24,1 % (около трети) – в ГП. Выбор газетного подкорпуса в качестве дополнительного материала для сравнения с данными устной речи объясняется тем, что

язык газеты как разновидность массмедийного языка концентрированно отражает все те динамические процессы, которые оказывают влияние на развитие русского языка. Изменения происходят под знаком демократизации языка, отхода от официальности и ориентации на живую естественную непринужденную речь (курсив мой. – Н. Б.-Б.) (Казак 2012: 4).

Высокая доля исследуемых конструкций в основном подкорпусе НКРЯ может быть объяснена тем, что значительная часть таких примеров – с «разговорных» сайтов Интернета, ср.:

(8) Учитывая, что общий уровень жизни по стране за время кризиса сильно ухудшилось, говорит о том, что российская экономика абсолютно неравномерна (НКРЯ)

(9) Учитывая, что все поддерживают это время, следующая встреча по ХХХу назначается на 10. 30 в пятницу дома у Валеры (НКРЯ).

НАРЕЧИЕ → СОЮЗ

Интерес для лексико-грамматического анализа представляет также конструкция единственно что. В корпусном материале встретились контексты, в которых ее значение можно приблизительно определить как ‘хотя, разве что, не считая того что, кроме того что’:

(14) *В ну (…) со мной / как бы () как говорится / намного легче в том плане / что я могу поворчать / но я всё равно это сделаю // *П то есть я (…) то есть я никуда не уйду / то есть я / *В может и отвечу / да ? *В ←28 | 29→какнибудь / но потом я всё равно это сделаю / то есть и так далее и так далее // вот (ОРД)

(19) [8, жен, 23, 1980, преподаватель] Она достаточно самостоятельная. Как сказал Юрий / последнее слово за ней. Другое / в смысле того / оказывается на неё давление. Но так она достаточно самостоятельна [9, ←29 | 30→муж, 59, 1944, рабочий] По-моему / тоже у них юридически достаточно самостоятельности (НКРЯ)

В контекстах (18)–(19) видим редуцированные формы рассматриваемых единиц: в том плане и в смысле того, в которых опущен конечный компонент что. В примере (20) союзная конструкция предстает в несколько странном варианте в этом плане что, который можно рассматривать и как речевой сбой: говорящий, вполне возможно, хотел сказать им в этом плане очень и очень трудно,8 но по ходу порождения данного речевого фрагмента сбился и по инерции, «на автопилоте», снова, вероятно, под влиянием гиперкоррекции, вставил элемент что. В интервью, в речи на видимый диктофон, такие сбои вполне частотны, даже и в речи главного редактора газеты, как в данном случае. Наконец, в контексте (21) рассматриваемое союзное средство представляет собой вариантную форму именно в отношении последнего компонента: вместо что говорящий использовал чтобы (ср. выше примеры на составной союз не говоря о том что/чтобы, характеризующийся такой же вариативностью). Встретился и еще один любопытный вариант союза в том смысле что – со вставкой определительного местоимения (в данном случае – тоже компонента союзной конструкции, практически ничего не меняющего в ее значении) самом:

(22) [№ 1, муж] Причём / обратите внимание / он сложен именно в том самом смысле / что вы будете его читать и ничего там понимать не будете (НКРЯ)

В ОП НКРЯ единицы в том плане/смысле что и в плане/смысле того что также были обнаружены, но по преимуществу в речи на «разговорных» сайтах Интернета, ср.:

На этот раз редукции подвергся компонент том. Столь сильная структурная вариативность обеих этих единиц может свидетельствовать о том, что они – совсем «новые» в нашей коммуникации, еще не до конца освоенные говорящими, не устоявшиеся даже в узусе. При этом достаточно частотные в устном и письменном разговорном общении, чтобы их можно было с уверенностью вывести за рамки всего случайного и окказионального.9 Важно, что в литературе существование таких союзных конструкций пока остается практически незамеченным. Их нет в словарных статьях ни на главный лексический компонент конструкции (план, смысл и под.), ни на частотный и почти обязательный компонент что, ни (насколько удалось установить) в специальных работах, посвященных служебным словам русского языка (Стародумова 2001). Таких гиперкорректных союзных образований в нашей речи значительно больше, чем рассмотрено в настоящей статье, ср.:

Семантика такой противительной конструкции описывается в литературе как «обманутое ожидание» (Lakoff 1971), «отклонение от нормальной картины мира» (Вольф 2005: 104), противодействие «нормальному заключению» (Урысон 2005) или «ненормальное следствие» (Санников 2008: 248). Первый ее компонент служит дополнительным модальным средством (вместе с порядком следования Х и Y, где второй компонент всегда оценивается как более важный), усиливает и/или дополняет значение, заложенное в противительной конструкции, позволяет подчеркнуть иерархию Х и Y.10 В контекстах (35)–(37) можно видеть также не учтенный никакими словарями повторяющийся (и в этом смысле тоже двухместный) разделительный союз хоть., хоть, синонимичный литературному или…, или:

(35) и вот блин я как вспомню / у меня постоянно всё в душе сжимается // понимаешь как мы едем блин / *П с Ириной% / всё вроде нормально // я нажимаю на тормоза / а машина не останавливается // *П вот как *Н вспоминаю я вообще так (…) просто у меня сердце сжимается каждый раз // *П так беспонтово / по-тупому // причём аккуратно / главное мог бы куда-нибудь там / хоть чего-то / хоть ручник дёрни / хоть скорость мог включить просто / вторую / третью / а машина бы стала тормозить // *С но я / так нахально просто в общем / *П впилился без скрипа тормозов (ОРД)

(36) значит мы одну штуку покупаем / *П и обкладываем // её можно хоть / это самое / хоть под металл / *П хоть вот такого цвета (ОРД)

(37) а я вот / например / с Барчуковой% разговариваю / мне хоть в лоб / хоть по лбу // @*Н (…) я понимаю / мне эти шины там / эти капоты / ну зам… замки на капоты / мне как вот (…) ну вообще (ОРД).

В примере (37) можно видеть также вариацию известного просторечного выражения что в лоб, что по лбу (‘все равно, одинаково’), в структуру которого входит этот союз: разговорная речь, как и следует ожидать, увеличивает количество вариантов выражения того или иного значения, свойственных уже кодифицированному языку, ср.: «не укладываясь в прокрустово ложе нормы, мы пишем и говорим именно ненормами» (Костомаров 2014: 122).